Ваш браузер устарел и не обеспечивает полноценную и безопасную работу с сайтом.
Установите актуальную версию вашего браузера или одну из современных альтернатив.
Категориальный статус языковой личности (ЯЛ) [1] позволяет рассматривать субъекта речи в единстве универсального, идиоэтнического и индивидуального, где первое — наличие коммуникативной способности, второе — этномаркированный опыт овладения системой языка как способа концептуализации мира, третье — сформированность определенного уровня языковой (в широком смысле) компетентности, в совокупности обусловливающих когнитивно-коммуникативные механизмы текстообразования как в устной, так и в письменной форме.
Носитель русского языка как родного (ЯЛРКР) с момента рождения включен в социокультурное пространство, где первым и основным способом категоризации и вербализации когнитивной картины мира является русский язык. Соответственно, все типологические особенности русской языковой системы усваиваются им латентно, без рефлексии необходимых мотивирующих принципов организации языковых единиц любого яруса, при этом совокупностьдискурсных способностей ЯЛРКР (ориентировка и планирование речевых действий, выбор определенной вербальной формы, контроль и корректировка этапов коммуникативного акта, оценка степени эффективности их реализации) напрямую зависит от уровня субъект-субъектного взаимодействия и конфигурации социетального пространства, где формируется (как в динамике, так и в статике) настоящая ЯЛРКР. Иначе — русскоязычный лингвокультурный универсум, с одной стороны, стимулирует развитие языковой компетентности (как совокупности компетенций, в том числе и языковой компетенции) субъекта речи — носителя РКР, с другой же — ограничивает его определенными институциональными рамками, детерминированными кодифицированностью / некодифицированностью различных языковых вариантов и соответствием / несоответствием параметрам конкретной коммуникативной интеракции.
Напомним, что понятие языковой компетенции / linguistic competence, введенное Н. Хомским [2], было абстрагировано от социальных, ситуативных и других внеязыковых факторов, и поэтому позже «заменено» Д. Хаймсом термином коммуникативная компетенция / communicative competence: владение языком предполагает ясное представление о том, в каких речевых условиях могут или должны употребляться те или иные слова и грамматические конструкции [3]. Дальнейшее уточнение данного понятия в работах российских ученых было направлено на углубление его содержания и выявление особенностей речевого поведения ЯЛРКР, обусловленных уровнем владения языком. Так, Ю.Д. Апресян выделил следующие составляющие языковой компетенции [4, с. 124]:
Л.П. Крысин предложил разграничивать четыре уровня владения языком [5, с. 68]:
Очевидна корреляция уровневого и компетентностного членения: собственно лингвистический уровень является отражением языковой компетенции, энциклопедический – отражением языкового сознания, ситуативный — отражением коммуникативной компетенции. Что касается национально-культурного уровня, то он, вероятно, представляет собой составную часть как языкового сознания, так и языковой и коммуникативной компетенций, при этом наиболее значимыми для коммуникативной компетенции ЯЛРКР следует признать три компонента — словесный репертуар, языковые шаблоны инавыки продуцирования различных по жанру текстов в рамках действующих в русской национальной культуре правил коммуникативного поведения.
А.П. Сковородников ввел в научный оборот термин культурно-речевая компетенция и придал ему статус интегрального понятия, в структуре которого выделил четыре компетенции — собственно языковую, коммуникативную (коммуникативно-прагматическую), этико-эстетическую иобщефилологическую, при этом первые три являются базовыми, тогда как последняя включает категории и понятия, без которых невозможно системное овладение языковой, коммуникативной и этико-эстетической компетенциями [6, с. 7]. Концепция А.П. Сковородникова, раскрывающая структуру культурно-речевой компетенции как родовой категории и оперирующая при описании ее видовых компонентов такими фундаментальными речеведческими понятиями, как культура речи, нормы языка и речи, коммуникативные качества хорошей речи, риторический (речевой) идеал, постулаты речевого общения, непосредственно смыкается с теорией речевых культур.
В основе понятия речевая культура лежит представление о сущности языка как способе отражения этнического универсума: языковое сознание ЯЛРКР отличается степенью развития и, как следствие, «своим» набором когнитивных структур и шире — концептуальных систем, в целом определяющих особенности ее (ЯЛРК) ценностных ориентиров и мировидения. Соответственно, будучи субъектами «однокодового» взаимодействия (в нашем случае — русскоязычного), различные ЯЛРКР оказываются представителями разных речевых культур, что не только обусловливает определенный уровень их языковой компетентности (и, как следствие, специфичность вербальных компонентов, в том числе выходящих за область нормированного русского языка), но и позволяет описать ЯЛРКР с точки зрения отнесенности к определенному типу речевой культуры [7, с. 413–415].
Согласно данной теории выделяются четыре основных типа речевой культуры ЯЛРКР — элитарный, среднелитературный: литературно-разговорный, фамильярно-разговорный, к которымИ.А. Стернин позже добавил еще один тип речевой культуры ЯЛРКР — жаргонно-просторечный [8]. Очевидно, что характеризация элитарного («высокоразвитого», по Г.И. Богину) типа речевой культуры была осмыслена в языкознании как наиболее важная научно-практическая задача, и описание особенностей речевого поведения элитарной языковой личности (ЭЯЛ) попало в фокус научных интересов многих русистов.
Суммируя исследования ученых[1], можно утверждать:
Совокупность и конвергенция названных признаков обеспечивают формирование речеповеденческого эталона, национального образца, к которому должен стремиться любой носитель языка и который (в силу множества причин) оказывается идеальной научной моделью, подчас недостижимой в реальной практике вербального взаимодействия.
Одним из определяющих факторов влияния на формирование ЯЛРКР является коммуникативная среда, охватывающая все стороны и уровни бытования языка. Современное русскоязычное коммуникативное пространство оказывается сложным интегративным явлением, где конвергентное сосуществование реальной и виртуальной языковой среды детерминирует семантико-стилистическую и структурную изменчивость языка, при этом функцию основного «триггера» названных изменений выполняет, бесспорно, Интернет. Дисплейные тексты, как известно, характеризуются поликодовостью, интерактивностью, гипертекстуальностью и (самое важное!) интерперсональностью, что напрямую влияет как на макроструктуру социальных интеракций, так и на их языковые компоненты, обусловливая тем самым активизацию инкорпорирования специфических конституентов виртуальной языковой среды в среду реальную [9]. Не менее важным оказывается и факт расширения временных параметров коммуникации: если ранее (в условиях реальной языковой среды) партиципант имел возможность ознакомиться с актуальными образцами языка преимущественно в синхронии (здесь и сейчас), то виртуальная среда позволяет получать такие образцы как в синхронии (наиболее свежие материалы), так и в диахронии (архив материалов). Сочетанность двух каналов трансляции оказывает столь принципиальное воздействие на всю русскую логосферу, что в результате рождает многообразные нетрафаретные формы речевых произведений, приводящих к появлению новых моно- и поликодовых систем коммуникации, которые сущностно отличаются от «классических» вербальных текстов.
Категориальными признаками качественно новой, интегративной коммуникативной среды, формирование которой определяется различными причинами — внутренними и внешними, этноментальными и социокультурными, когнитивными и в целом цивилизационными, — оказываются, с одной стороны, ее универсальность, обусловленная глобальным характером интернет-ресурсов, с другой — диффузность, детерминированная синергией реальной и виртуальной языковой среды. В совокупности они определяют особый характер воздействия на ЯЛРКР и одновременно обусловливают появление как в устной, так и в письменной речи носителей русского языка различного рода речевые нарушения.
В этой связи представляется возможным уточнить теорию речевых культур и выделить пять основных типов — элитарный, литературный, среднелитературный, литературно-разговорный, просторечно-разговорный, гдепервые три типа опосредуются законами кодифицированного языка (на этом основании их можно считать инвариантными типами речевой культуры), тогда как два остальных находятся на пересечении литературного и иных пластов русского национального языка (что позволяет относить их к вариативным типам речевой культуры).
Бесспорно, самым представленным типом речевой культуры в аспекте данной таксономии сегодня является тип литературный (сюда относятся представители образованного населения России — большинство людей с высшим образованием и значительное количество людей со средним образованием). Литературный тип речевой культуры — не до конца освоенный элитарный, поэтому литературная языковая личность (ЛЯЛ) характеризуется стремлением к соблюдению норм литературного языка (и даже к большей «литературности»), но при отсутствии необходимых знаний это приводит к искаженным представлениям о правильности, а соответственно [10]:
Яркой дифференцирующей чертой ЛЯЛ является принципиальная удовлетворенность своим интеллектуальным багажом — отсутствие потребности в расширении своих знаний/умений, тем более в их проверке. «Самоуверенность» ЛЯЛ приводит к системным ошибкам не только в словоупотреблении (например, при склонении сложных числительных), но и синтагматической организации текстовых единиц. В этой связи вынуждены отметить, что значительная часть ЛЯЛ — представители российской медиасферы, вербальное поведение которых оказывается прецедентным (и даже эталонным) для других ЛЯЛ, что создает замкнутый круг и способствует широкому распространению определенных типов коммуникативных интеракций: нередко медиаресурсы демонстрируют частотность жаргонных / просторечных слов (встречается и обсценная лексика), конституируя данные типы «как бы допустимыми» для членов коммуникативного универсума и низводя литературную речевую культуру до уровня просторечно-разговорной. Налицо «метастазируемость» речевых конструктов, все более внедряющихся в разнообразные дискурсивные практики и тем самым «поглощающих» необходимые принципы и механизмы текстопорожения. Так, воспроизводятся и закрепляются не только ортологические «искажения» — ошибки при словообразовании, формообразовании, построении синтаксических конструкций и их графическом (орфографическом и пунктуационном) отражении, но и нарушения традиционных национальных коммуникативных и этических норм: именно в медиапространстве было введено (по аналогии с американскими речевыми правилами) еще недавно чуждое русской культуре именование взрослого человека без отчества (Владимир Путин, Дмитрий Песков, Сергей Лавров и др.), использование ты-общения (даже при разграничении статусных и институционально-ролевых позиций) и т. п.
Определенная «размытость» речевых параметров ЛЯЛ требует характеризации уровня языковой компетентности прежде всего в той области, где наиболее явно функционируют ортологические законы, — сфере русской орфографии и пунктуации. Особо отметим, что орфографические и пунктуационные ошибки как специфические маркеры письменной речи являются, с одной стороны, базисным компонентом данной системы, с другой же — ее «надстроечным» элементом, поскольку причинность их появления может быть двоякой. Если в случае с вариативными типами речевой культуры — литературно-разговорным и просторечно-разговорным – появление орфографических и пунктуационных нарушений обусловлено «переносом» законов устной коммуникации в письменную форму и крайне слабым владением русской ортологией, то в ситуации с ЛЯЛ это связано с недостаточным знанием сложных семантических / стилистических вариантов или грамматических позиций, неразграничением правил в общей системе русской орфографии и пунктуации, плохо сформированными навыками морфемного разбора лексической единицы и синтактического анализа предложения, что влечет за собой неумение применять необходимую для написания орфограмму и/или осуществлять правильный выбор знака препинания.
Бесспорно, абсолютно безошибочная письменная речь редка даже у ЭЯЛ, однако нарушения орфографических норм здесь единичны и в основном мотивированы различным толкованием грамматического значения (например, слитное / раздельное написание приставки / частицы не). В речи же ЛЯЛ частотны не только орфографические ошибки в словах, написание которых подчиняется строгим правилам (н/нн в аффиксах различных частей речи, слитное/раздельное написание производных предлогов, сематическая дифференциация частиц не/ни), но и нередки ошибки словарного типа (эксперемент, зарегестрированный, степендия и т. п.) из-за отсутствия навыка пользоваться лексикографическими источниками и уверенности в своей правоте («должно писаться благославлять, так как это производное от “слава”»).
Аналогичная ситуация наблюдается и в области русской пунктуации: если ЭЯЛ не допускает грубых пунктуационных ошибок (части сложного предложения разделяются запятыми, обособляются вводные/вставные конструкции, обращения, определения, стоящие в постпозиции, при этом разделение частей бессоюзного сложного предложения двоеточием или тире может вызвать затруднение в связи с некорректностью определения вида синтаксических отношений), то в текстах ЛЯЛ оказываются частотными нарушения многих правил постановки знаков препинания (от обособления деепричастия / деепричастного оборота с семантикой образа действия до пунктуационного оформления прямой/косвенной речи). Следует подчеркнуть, что современная русская пунктуация допускает возможность факультативной постановки знаков препинания в экспрессивных целях. ЭЯЛ пользуется ею не всегда осознанно, но всегда осмысленно, тогда как ЛЯЛ о такой возможности не подозревает и / или совсем ее не использует, а применяет пунктограммы случайно: наряду с отсутствием необходимых знаков наличествуют излишние (нередко обособляются все-таки, наконец во временном значении, однако в значении союза и т. д.). Именно рефлексия (или ее отсутствие) правильности соотнесения содержания мыслительного акта, вербальных знаков, эксплицирующих его, и способов их пунктуационного разграничения является дифференцирующим критерием данного рода ошибок в речи ЭЯЛ и ЛЯЛ. Особо важно, что пунктуационное «обрамление» предложения всегда есть многоуровневое отражение логических взаимосвязей «действительности I» и грамматических возможностей конкретного языка, определяющееся когнитивной деятельностью ЯЛРКР и одновременно ее определяющее, поэтому правильность/неправильность пунктуационного рисунка напрямую свидетельствует об общем интеллектуальном и культурном уровне носителя данного языка.
Анализ и систематизация характерологических черт ЭЯЛ и ЛЯЛ в аспекте речепостроения и выявления типичных коммуникативных сбоев — речевых ошибок / недочетов — в современных дискурсивных практиках показывает, что и тому и другому типу речевой культуры свойственно снижение уровня сформированности навыка целесообразного употребления заимствованных лексических единиц: влияние глобального английского языка (ЭЯЛ, как правило, владеет английским языком) приводит к сложностям поиска замены англицизма / американизма русским аналогом. Для ЛЯЛ помимо того характерно и снижение уровня владения изобразительно-выразительными средствами языка и основными способами жанрово-стилистического оформления текста, что является маркером наличия высшего/среднего образования.
Таким образом, ЯЛРКР, описывающаяся принадлежностью к одному из пяти типов речевой культуры (в рамках настоящей статьи представлены только два), есть совокупность создаваемых ею речевых продуктов, актуализирующих специфичность поведения конкретного субъекта речи. При этом наиболее значимыми факторами следует считать причины и механизмы формирования «отклонений» от кодифицированной русской письменной речи: специфика современной русскоязычной коммуникативной среды как источника развития ЯЛРКР «причудливым» образом определяет вектор развития коммуникативной компетентности субъектов речи, — либо направляя в сторону элитарной речевой культуры, либо актуализируя типичные признаки культуры литературно-разговорной. Соответственно, ЛЯЛ может в одних коммуникативных интеракциях демонстрировать признаки ЭЯЛ, в других же — характеризоваться как представитель среднелитературного типа, а с течением времени может полностью «преобразоваться» в более высокий или низкий тип речевой культуры. Данный факт, с нашей точки зрения, свидетельствует об определенной «нестабильности» ЯЛРКР с позиций ее отнесенности к конкретному типу речевой культуры на протяжении времени, что требует как дальнейшего развития технологий оценивания уровня компетентности ЯЛРКР, так и фиксации данных преобразований в параметрическом измерении.
[1] См. работы А.А. Ворожбитовой, С.И. Виноградова, В.В. Дружининой, Е.А. Земской, И.А. Иванчук, Ю.Н. Караулова, Т.В. Кочетковой, А.В. Курьянович, Л.П. Крысина, З.Д. Поповой, Т.В. Романовой, О.Б. Сиротининой, И.А.Стернина и др.
