Ваш браузер устарел и не обеспечивает полноценную и безопасную работу с сайтом.
Установите актуальную версию вашего браузера или одну из современных альтернатив.
Автор настоящей статьи тезисно представляет результаты исследования, которые позже будут доложены в полном объеме. Там, где формальная логика оказывается неадекватным инструментом, искусственный интеллект сталкивается с проблемой моделирования мышления и проблемой комбинаторной сложности, вступают в игру не вполне изученные механизмы психики, позволяющие выполнять тяжело нагруженные операции без «предоставления» алгоритмов, по которым выполнялись задачи. Однако результаты процесса без понимания того, по каким именно алгоритмам решались те или иные вычислительные операции, которые были поставлены перед мозгом и которые ложатся в основу дальнейших логических построений и принятия решений для обеспечения дальнейших процессов, должны в той или иной степени верифицироваться или быть объяснениями. Не первый и не последний раз на протяжении своей эволюции вычисляем что-то без понимания конкретных предпринимаемых для этого манипуляций, не в первый и не в последний раз вынуждены пользоваться ничем не доказанными результатами работы нашего восприятия, других мыслительных процессов. И не первое тысячелетие ученые пытаются экспериментировать с самой сложной системой во Вселенной — с человеческим мозгом. Автор настоящей статьи не стала исключением и «пошла» спросить у мозга, как он проводит одну из самых интересных мыслительных операций. К слову сказать, то, что выдает наш «черный ящик», достаточно достоверно, поскольку результаты его секретной работы обычно схожи у многих черных ящиков подобного рода. Или, во всяком случае, результаты, выдаваемые различными индивидами, достаточно верны, чтобы быть принимаемыми другими индивидами, которые по неизвестным «формулам» независимо друг от друга получают одинаковые результаты. Поскольку человечество еще живо, худо ли бедно открывает некоторые закономерности как окружающего пространства, так и самого себя — операции, которые выполняет наш мозг, пользуясь сенсорной информацией, которую способен давать наш сенсорный аппарат.
В процессе восприятия мозг обрабатывает и ассоциирует множество сигналов и стимулов, испускаемых объектом, и соотносит их не только с представлением об объекте, но и с предыдущим субъективным опытом с образом идеального объекта, средовыми факторами, и к тому же на это влияет эмоциональное и физическое состояния анализатора. Мозг может быть уставшим, пресыщенным, больным, старым или, в конце концов, просто расстроенным или ошибаться в распознавании присланных сигналов.
Поэтому некое формальное или математическое описание процесса ассоциации — распознавания — понимания — оценивания оказывается совсем не простой задачей. Хотя основатели искусственного интеллекта середины прошлого века испытывали заблуждение в том, что им удастся создать чистый компьютерный разум намного превосходящий человеческий. Так же как исследователям космоса того же времени казалось, что покорить космос после первых успешных попыток туда слетать задача, которая будет решена в ближайшие 30–40 лет, и мы полетим на Марс.
В это время науки, которые казалось бы удалены друг от друга, как Земля и Марс, движутся в одном направлении — в направлении исследования работы человеческого мозга. Построению математических моделей, которые могли бы приблизится к работе головного мозга. И вдруг в работах по нейроинформатике появляются попытки отойти от математической логики и вести понятие динамической логики, где приходится учитывать принцип опережающего отражения действительности П.К. Анохина [1]. А комбинаторная сложность увязывается с теориями эмоций [2]. И используя данные психологии, когнитивистики и философии пытаются всеми способами формализовать мышление, и получить его модель, и, потерпев фиаско с формальной логикой, пытаются пойти на полумеры, и признавая неадекватность формальной логики, и признавая некую динамическую логику, видимо логику, которую можно «подвинуть», но все же остаться в ее пределах. Также используют термин когнитивная динамическая логика. Исследователи математических моделей для построения чистого разума искусственного интеллекта даже подобрались к семантике. Но ни в каких доступных источниках не указана хоть какая-либо связь с прагматикой. А тем временем именно отношения между знаковыми системами и теми, кто их использует, а также совокупность условий сопутствующих использованию — именно то, что сложно поддается формализации и создает комбинаторную сложность. И это уже относится к другой области, куда более далекой от построения математических моделей — к языкознанию. Все эти научные изыскания ставят своей целью так или иначе изучение человеческого мышления. В данной работе осуществлена попытка формализации механизма критериев оценки вербального объекта (стимула) образной речи. С этой целью было проведено пилотное исследование.
Гипотеза исследования получившая, на взгляд автора настоящей статьи, потрясающее отображение в эксперименте, состоит из нескольких подгипотез. Одно из моих главных человеческих научных и практических убеждений как ученого и практика в антропологических и когнитивистских и психологических наблюдениях состоит в следующем: хочешь узнать — пойди и спроси! Вопрос состоит даже не в этом. Главное, как и кого спросит и как интерпретировать полученные результаты. Эту уже, кажется, не требующую гипотезу, разумеется, не напрямую доказывали. Основная гипотеза заключается в следующем: если попросить испытуемых к предоставленным вербальным стимулам самостоятельно выделить оценочные критерии и факторы, по которым, как им кажется, они оценивают вербальной (и невербальный стимул), они будут в состоянии выделить какой-то набор факторов, по которым проведут оценку. Разумеется, эти факторы можно будет сгруппировать в кластеры основные, выделить общие факторы, встречающиеся у всех и, разумеется, индивидуальные, встречающиеся реже, и группы различные испытуемых будут иметь нечто общее в восприятии и выделении факторов. Забегая вперед и нарушая некоторую принятую логику научного изложения, хочется отметить, что, как говорят англичане what is new! Кроме того, что столь ленивое плотное исследование, когда испытуемым предоставили стимулы и предложили самим придумать себе факторы, по которым стимул нужно оценить, наука, кажется, еще не знала. Естественно, мальчики и девочки дают, как водится, некоторые ожидаемые разногласия в восприятии. Собственно, нового оказалось в этой части не так уж и сверхъестественно много. Во-первых, количество выделенных факторов оказалось приблизительно равно порогу перколяции, во-вторых, эксперимент вызвал достаточно бурную и глубокую дискуссию, а сами факторы достойны сами по себе отдельного опуса. И результаты могут быть интерпретированы, экстраполированы в абсолютно неожиданной области знаний. Стало понятно, что это интереснейший научный задел для более полномасштабного исследования и, возможно, громкого открытия.
Поскольку вторая гипотеза была, казалось бы, второстепенной, не должна была обещать фурора. Хотя проведя пороговый эксперимент и получив результаты, я стала подозревать неладное. Итак вторая гипотеза заключалась в следующем. Ну если мы, не долго думая о том, чтобы узнать, какие факторы мы используем, чтобы формализовать процесс ранжирования и категорировать процесс восприятия и отбора вербальных стимулов, просто пошли и спросили: «Вот вам стимулы. А теперь покажите, как вы это делаете. И присудим каждому стимулу место в иерархии согласно максимальному баллу, который вы им присудили», то в подпороговом эксперименте мы просто предъявили тоже стимулы другой схожей аудитории с просьбой просто проранжировать стимулы. Моя гипотеза была смелой: я же не сразу формулировала ее для научной статьи и открытия. Поэтому она звучала следующим образом: данные, полученные в результате второго эксперимента, будут ровно противоположные. Как в песне: «И последние станут первыми».
Языкознание же красиво не столько своим сходством с совершенной системой, а скорее своей антропоцентричностью, соотнесенностью с особенностями человеческого мышления и сознания [3, 4].
В процессе развития наук с большой долей антропоцентричности понятия становятся все более многослойными и сложными, обогащаясь за счет все более многостороннего и многослойного учета связей. Именно это и становится камнем преткновения в построении математических моделей. Масса молодых наук таких, как когнитивистика, психолингвистика, психология восприятия, находят подтверждение своих теорий в объектах, созданных задолго до своего появления. Этот факт определяет то, что потенциально любой объект, текст, продукт человеческой когниции независимо от времени своего появления, создания является носителем информации для последующих эпох, и ученые, вооруженные новыми технологиями и многоуровневой системой междсициплинарных связей, способны высекать новую искру из старого материала [5]. Совершенно естественно ожидать, что в процессе развития наук языкознание будет продолжать изучение с позиции новых знаний, созданных новых текстов, частью которых являются и художественные тексты, наполненные образной речью, являющиеся не только, по сути, артефактами, но и в каком-то смысле произведениями искусства. Таким образом, потенциал текста зависит не от уровня знаний на момент его написания, а от уровня на момент анализа объекта. Этот посыл, вероятно, обуславливает нескончаемое желание изучения старых текстов, древних языков, всех пластов науки о языке, которою в современной парадигме пора называть «наука о языке и о том, кто на нем говорит». Язык предшествует индивиду, предлагая готовые формы действительности и способы ее квалификации, однако позволяя поместить туда свой собственный голос и неизбежную субъективность. Объективизируемая субъективность отдельного индивида, в свою очередь, способна влиять на то, что предшествовало индивиду, — на язык. И классифицируя действительность, язык дается индивиду как данность, которая опосредует мысли, интенции и эмоции самого человека и действительности и в то же самое время и изменяющаяся действительность и сама человеческая природа постепенно меняют данность. И последователям данность языка дана уже несколько в другом виде.
Метафора, появившаяся в языке, стала предметом неудовлетворенности от уже существующего кода заложенного в языке. Индивид перекодирует информацию и использует бесконечную вариативность связей между означающим и означаемым. И то, какую связь между означаемым и означающим он задействует, определяют и намерения его дискурса и область его бессознательного. Ф. Рантье отмечает, что ментальные образы, активно эксплуатирующих сознанием при формировании значения метафоры, являются психологическими коррелятами означаемого, референция которых происходит путем парного подбора между ментальным образом и перцептивным «образом» объекта (включающим не только чувственные условия, но и физиологические предпосылки, и культурные условия [6, 7].
В художественном мелодраматическом фильме режиссера Лоне Шерфига «Воспитание чувств», основанном на одноименных автобиографических мемуарах, написанных британской журналисткой Линн Барбер, зияет неотвеченной дырой погрязший в своей эстетической ненаучной эфемерности вопрос. Вернее даже не вопрос, косвенное вопрошение: «Я часто думаю, что делает красивую вещь красивой».
Попытки формализовать слабо формализуемые вещи восходят к тем временам, когда человек, едва обзаведясь сознанием стал верить в несуществующие вещи. В последствии это назвали религией. И независимо от невозможности доказать существование несуществующих вещей, мы все являемся не только свидетелями того, насколько эта концепция оказывается живучей, но и того, что вопреки, кажется учебнику по истории за 5 класс 70-х гг. ХХ в., где религия трактовалась как нечто, что придумал человек, чтоб объяснить то, что он не в силах объяснить иным способом (вольная трактовка автора). Более того, высказанная здесь позиция поддерживается, слава Богу, большинством вменяемых ученых, в том числе эволюционными биологами. Но человеческий мозг удивителен. Мы пошли дальше — мы придумали концепт пошлости и стали считать подобную точку зрения крамольной, как и сами поиски доказательств, вернее отсутствия доказательств какими-то даже неприличными. Может быть, потому, что, если бы бога не было, его стоило бы придумать? А что такое красота? Красота — абсолютно невероятна и так божественна. И ее стоило бы придумать, поскольку ее отсутствие просто невозможно вообразить. Гораздо проще принять, что она должна быть. Просто так. Просто потому что это красиво, и именно поэтому ее не может не быть. Видимо, красоте и Богу стоило придумать друг друга и создать все сущее. Формализации художественного воздействия и критериям его оценке в том числе посвящен проведенный эксперимент.
Лингвистика изучает наиболее сложную форму репрезентации высших психических функций человека в виде продуктов процессов его словесно-логического мышления. Метафоры Флобера были выбраны как яркий вербальный стимул для красоты эксперимента. Другие стимулы, вербальные или визуальные, принципиально в результатах эксперимента по всей вероятности ничего не поменяют. Интерес к образной речи и метафорам обусловлен их ролью в организации когнитивных процессов. Прагматика метафоры значительно менее изучена и разработана, нежели ее семантика. А если речь идет о прагматическом измерении рассматриваемого феномена, то специалисты предпочитают рассуждать о «прагматическом эффекте». В проведенной первой части исследовании в качестве гипотез выдвигались следующие предположения: существует формальные критерии, по которым осуществляется оценка. В отсутствии сторонних экспертных данных человек может интуитивно и, исходя из свих представлений, выделить свою оценочную систему, которой он будет пользоваться.
Испытуемым предлагался бланк опроса, где были перечислены пять метафор Флобера из романа «Госпожа Бовари», выбранных методом случайной выборки, переведенные на русский язык. Испытуемым предлагалось самим определить и обозначить критерии, по которым они бы оценили красоту и степень художественного воздействия этих метафор, и проранжировать их согласно выделенным критериям от 0–10, где 10 — максимально высокая оценка. На рис. 1. представлен бланк опроса.
Далее представлено то, как выглядят результаты части респондентов и проранжированные стимулы. Факторы, которые выделили респонденты, требуют отдельного описания и будут описаны в дальнейших работах, посвященных продолжению этого исследования. Здесь же стоит остановится на иерархии метафор, сложившейся в результате проведенного порогового эксперимента (рис. 2).
Приведем несколько факторов основных критериев оценки. Испытуемых будем называть по имени.
Арина,19 лет:
Алина, 19 лет:
Морозова, 17 лет:
Настя, 18 лет:
Иван, 18 лет:
Кирилл, 20 лет:
Елизавета, 17 лет:
Интересным оказался феномен отсутствия субъективной характеристики «нравится — не нравится». Поскольку в субъективных оценочных характеристиках такой пункт напрашивается по итогам, так сказать, проведенного анализа. Ничего принципиально неожиданного в наборе факторов и группе кластеров, по которым выделенные критерии можно формализовать эксперимент, на мой взгляд, не показал. Интересным получилось количество факторов, которые испытуемым удалось выделить. Максимальное количество факторов 7–8. Что вторит данным, полученным при исследовании порога перколяции. Очевидно, что учитываем при анализе гораздо больше факторов, но, очевидно, большую часть из них либо не в состоянии формализовать, не будучи специалистами в этом области знаний или не будучи специально научены выделять как можно большее количество факторов.
Очевидно, что у искусствоведов будет гораздо больше выделенных факторов при анализе визуальных стимулов, у литераторов лингвистов-славистов — больше разработанность выделения критериев оценки вербальных стимулов, образной речи, метафор например, а у водителя грузовика больше критериев для оценки чего-то, связанного с грузовиками.
Общее представление о совокупном наборе факторов, который склонны оценивать, складывается из совокупности незамысловатых факторов, которые в сумме дают некую оценку в баллах. Что касается ранжирования, то предсказать, какая метафора более удачна, оказывается достаточно сложно. Можно посчитать, какая метафора набрала больше всего баллов. Вопрос, что делает красивую вещь красивой, остается открытым. По нашим данным — в отсутствии сторонних оценок человек пользуется неким набором факторов, которые он в состоянии формализовать, во всяком случае он это делает, если дать задание, и получается какое-то количество метафор / объектов, по итогам его же оценок может быть ранжирована и выбрана условно лучшая. Совпала бы эта оценка, если бы предложить выбрать просто лучшую метафору — мне представлялось невероятно интересным изучить. И подпороговый эксперимент также был проведен, и полученные результаты будут опубликованы отдельным материалом. Самое интересное, в этом механизме восприятия при оценке в условиях расчленения по критериям и нерасчленения по критериям.
Само наше сознание весьма ограниченно в количестве интеллектуальных объектов, которые оно способно учесть, оно в состоянии учесть набор весьма ограниченных факторов. Оценка протекает в значительной степени на подсознательном уровне, степень сложности которой зависит от сложности категоричного аппарата, и степени разработанность оценочных суждений, и степени экспертности в вопросе лишь отчасти. Хотя учитывать значительно большее количество взаимосвязей может натренированный мозг. Количество максимальное факторов, выявленных данным экспериментом, соответствует 8. Косвенным свидетельством порога перколяции, которая равна 10, соответствует один результат, такой был получен, и он максимальный.
Несовпадение анализа при двух способах оценки стимула (простое ранжирование и ранжирование, полученное при суммировании выделенных факторов), может свидетельствовать о том, что это ранжирование проходит в большей мере подсознательно. Выявленная закономерность по имеющимся данным не была описана ранее, и подобных экспериментов ранее не проводили. Данная работа является новым исследованием, которое однозначно требует более глубокого и детально изучения и разработки, но уже по результатам проведенных экспериментов их следует называть по фамилии автора — экспериментом Ирины Островской. Оба эксперимента при проведении на больших выборках и в более подробном описании нужно проводить не только на вербальных стимулах.
